Все мы, изверги, на одно лицо.
И весна иногда гремит, залетит иногда в окошко,
И ты выбежишь на гранит, что посыпан гранитной крошкой,
И ботинки в снегу внутри, а снаружи - как сахар с пылью.
Красногрудые снегири, про которых давно забыли,
Собираются улетать, забирая предзимье в клюве,
Чтобы с чистого всё листа им писалось - они как люди,
Потому что, сидя одни, нагоняют себе печали.
Одиночество же - родник, протекающий за плечами
И текущий под рёбра, вглубь, где промозгло тебе и хлипко:
Ты не знаешь своей, в углу, боевой, с плавничками, рыбки.
Она плавает по ночам, когда пакостно и теснО, и
ты хочешь с нуля начать, пропитавшись её весною.
Она, хвостиком шелестя, нам щекочет гортань и рёбра, -
- Это, право, такой пустяк.
Но подобное - бесподобно...
И ты выбежишь на гранит, что посыпан гранитной крошкой,
И ботинки в снегу внутри, а снаружи - как сахар с пылью.
Красногрудые снегири, про которых давно забыли,
Собираются улетать, забирая предзимье в клюве,
Чтобы с чистого всё листа им писалось - они как люди,
Потому что, сидя одни, нагоняют себе печали.
Одиночество же - родник, протекающий за плечами
И текущий под рёбра, вглубь, где промозгло тебе и хлипко:
Ты не знаешь своей, в углу, боевой, с плавничками, рыбки.
Она плавает по ночам, когда пакостно и теснО, и
ты хочешь с нуля начать, пропитавшись её весною.
Она, хвостиком шелестя, нам щекочет гортань и рёбра, -
- Это, право, такой пустяк.
Но подобное - бесподобно...